Главный нейрохирург Министерства здравоохранения Украины Евгений Педаченко – человек, который с мозгами дружит во всех смыслах слова. И не только с собственными, но и множества пациентов, которых лечит. Он – один из профессионалов, уважаемых мировым медицинским сообществом, автор 36 монографий, более 500 научных работ, 39 изобретений и патентов. Евгений Георгиевич руководит двумя отделениями Института нейрохирургии Академии меднаук Украины. Профессор Педаченко впитал все достижения украинской школы нейрохирургии, в известной степени он сам – ее неотъемлемая часть.
Евгений Георгиевич, начнем с «проклятых» вопросов. Считается, что мы используем возможности головного мозга не более чем на 10%. Наука уже знает, как задействовать остальные 90% потенциала?
Действительно, в мозгу находятся миллиарды нейронов, но из них в функциональном состоянии пребывают около 400 миллионов (это 5, а в лучшем случае – 10%). Скажем, у человека происходит инсульт, и гибнет участок мозга в 800 миллионов нейронов. Но остальные-то живы, их нужно «включить»! Исследования пластичности мозга, возмещения функций поврежденных нейронов – это глобальная задача медицины, пока что нерешенная. Здесь мы подходим к вопросам стволовых клеток и нейрогенеза. Мы уже даже знаем, где в мозгу находятся клетки, способные обеспечивать самообновление мозга. Проблема в том, как их «запустить» в работу.
Подобные исследования проводились, хотя все это порой упирается в этическую дилемму. Например, использование стволовых клеток из эмбрионов признано преступлением и запрещено. Впрочем, наука не стоит на месте. Сегодня разрабатываются методики использования аутологичных клеток, то есть, клеток, взятых из самого организма больного. Например, из жировой ткани конкретного человека можно вырастить стволовые клетки, которые могут быть трансформированы в клетки костного мозга, нервной или хрящевой системы и использованы в лечении этого пациента.
В Киеве уже есть частное учреждение, которое создало банк пуповинной крови, богатой стволовыми клетками. Это благородное дело. Если в течение жизни человека возникают определенные болезни крови, то из резерва его пуповинной крови можно вырастить новые клетки и устранить целый ряд заболеваний. Но нужно понимать, что подобные проекты, как и любая высокая технология, требуют серьезных затрат. Госбюджет Украины на здравоохранение не может справиться с такой задачей, а частные клиники не обеспечат потребности всех людей.
Когда речь идет о «чудесах» мозга, часто вспоминают Луи Пастера. Вследствие кровоизлияния ученый потерял половину полушария мозга, но совершил после этого значительные открытия. Можно ли сказать, что у него отказала та зона мозга, которая была ему «не обязательна» для научного мышления?
Не совсем так. Думаю, поскольку Луи Пастер очень много работал интеллектуально и творчески, он задействовал значительно большее число нейронов, чем среднестатистический человек. Ведь Пастер по университетскому образованию был физиком, диссертацию защитил по химии, а прославился как микробиолог. То есть, этому человеку любые рамки были тесны. И, наверное, количество нейронов, которые у него функционировали на момент инсульта, было достаточно большим, чтобы скомпенсировать потерю половины полушария мозга. Косвенным подтверждением моих слов является известный факт: той же болезни Альцгеймера наименее подвержены интеллектуалы. Если у них и наступает слабоумие, то на 10-15 лет позже, чем у других людей. Словом, мозг можно и нужно «качать», как и мышцы.
Нейрохирургию в народе считают «элитной» специальностью, поскольку она связана с оперированием самых сложных человеческих органов. А как вы воспринимаете свою профессию?
Это одна из самых интересных и прогрессивных отраслей медицины. Она постоянно открывает совершенно новые возможности в оказании помощи больным за счет привлечения высокотехнологических разработок. Наверное, ни одна отрасль медицины так бурно не развивалась за последние 15 лет. Приятно отметить, что именно нейрохирурги были авторами выдающихся открытий и технологий, которые стали достоянием всей медицины. Это стереотаксическая радиохирургия, это гамма-нож, разработанный шведским нейрохирургом Ларсом Лекселом, и кибер-нож, созданный американским нейрохирургом Джоном Адлером. Нейрохирург развивает не только «ручное» мастерство, но и интенсивно работает тем органом, на котором сам специализируется – мозгом (смеется).
Вы на собственном опыте можете оценить тот качественный скачок, который совершила украинская нейрохирургия в последние десятилетия…
Да, мне определенно повезло: я пришел в нейрохирургию на изломе, когда уходили старые принципы диагностики заболеваний головного и спинного мозга. Я стал свидетелем разительных преобразований в своей специальности. Это, в частности, появление методов, позволяющих без нанесения какой-либо травмы диагностировать в головном или спинном мозгу те процессы, при которых мы можем помочь. Теперь наши вмешательства стали очень тонкими. Мы развиваем малоинвазивные методы нейрохирургии, дающие максимальный эффект при минимальной травме. Мы уже подошли к такому, казалось бы, невообразимому определению как амбулаторная нейрохирургия. Это когда человеку утром делают нейрохирургическую операцию, а вечером он идет домой здоровый.
Представления об операции как о тяжелом процессе с длительными и непредсказуемыми последствиями уже не отвечают действительности. Я буквально только что провел операцию на шейном отделе позвоночника одной пациентки. У нее были множественные грыжи межпозвонковых дисков – эта патология вызывает сильные боли, которые не снимаются медикаментами, даже наркотиками. Мы сделали все необходимое за двадцать минут, без общего наркоза. Я говорил с пациенткой в ходе вмешательства. На третий день после операции человек уже может идти на работу. Кстати, немногие хирурги и далеко не все клиники могут делать такое.
Украинская нейрохирургия имеет свои традиции. Что из ее достижений, по вашему мнению, самое ценное?
Самое ценное – это кадры. Треть наших специалистов – опытные нейрохирурги, передающие свои знания ученикам. Почти каждый четвертый нейрохирург в стране имеет научную степень кандидата или доктора наук. То есть, это люди мыслящие, они живут в научном поиске, проводят исследования.
Я горжусь тем, что я – выходец из украинской нейрохирургической школы, основанной выдающимся человеком – академиком Александром Арутюновым. Это он основал Институт нейрохирургии, в котором мы сейчас находимся. Потом он же развивал эту область медицины в Московском институте нейрохирургии имени Бурденко.
О международном признании украинской школы нейрохирургии свидетельствует и то, что вы номинированы на пост вице-президента Всемирной Федерации нейрохирургических сообществ.
Об этом, наверное, преждевременно говорить – голосование за мою кандидатуру еще не проводилось. Но приятно, что достижения украинской школы отмечены вниманием. Международное признание не появляется на основании «бумаг» или должностей. Оно вырастает из научного общения, выступлений на международных конгрессах нейрохирургов.
Возвращаясь к работе нашего Института, подчеркну, что одна из его главных задач – создание и усовершенствование новых методов лечения. Мы сейчас завершили разработку интереснейшей проблемы генной терапии при повреждениях мозга. У этого направления – колоссальные перспективы в восстановлении функций мозга, лечении мозговых повреждений, состояний после инсульта. Это приоритет и в мировой нейрохирургии. Мы также развиваем методы малоинвазивных вмешательств не только в спинальной хирургии, но и в хирургии внутричерепных кровоизлияний. Сегодня при операции делается косметический разрез, след которого потом не виден. Дренаж вставляется через небольшое отверстие в черепе, кровоизлияние разжижается медикаментами и уходит наружу. Даже волосы подбриваются только на малом участке – около двух квадратных сантиметров.
Но доступны ли такие медицинские технологии на местах?
Конечно, на всеукраинском уровне остается много организационных проблем. В силу объективных причин мы не можем развивать нейрохирургические отделения на местах теми же темпами, что и наш Институт. Мы пытаемся это преодолеть – создаем под эгидой Министерства здравоохранения унифицированные табели оснащенности отделений. Но это дело времени, эволюционный процесс.
Вы, в частности, возглавляете в Институте нейрохирургии отделение черепно-мозговой травмы. Каковы тенденции по этой проблеме?
Это колоссальная проблема, как во всем мире, так и у нас. В Украине ежегодно фиксируется 200 тысяч черепно-мозговых травм. Для сравнения: мозговых инсультов – до 100 тысяч, острых инфарктов – до 50 тысяч. Учтите, что это проблема не только медицинская, но и социальная, и политическая. Не случайно в 2010 году Генеральная Ассамблея ООН приняла решение о проведении декадника борьбы с дорожно-транспортными происшествиями. А 60% пострадавших в ДТП получают черепно-мозговые травмы. Президент Украины в прошлом году открыл этот декадник в нашей стране.
В Европе создаются так называемые центры совершенства (centre of excellence), прицельно занимающиеся проблемой черепно-мозговой травмы. В них не только оказывается медицинская помощь, но и проводится обобщение результатов исследований, а также идет подготовка специалистов. В Украине ничего подобного пока нет, но мы ставим вопрос о создании такого центра.
Надо сказать, на протяжении последних десятилетий в рамках различных программ велась эффективная борьба с проблемой черепно-мозговой травмы. Нам удалось улучшить результаты лечения, существенно снизить послеоперационную смертность в 1,2 – 1,3 раза. Это следствие внедрения новых научных разработок и их унификации в виде протоколов оказания помощи.
Еще одно. Сегодня нередко критикуют медицинскую реформу, начатую в стране. Но те нововведения, которые она предусматривает по части нейрохирургии неотложных состояний – очень прогрессивный шаг. Мы уходим от понятия «непрофильный стационар», когда больные с мозговым инсультом или нейротравмой госпитализировались в районные или городские больницы общего направления. Сейчас речь идет о создании больниц интенсивного лечения второго уровня на каждые 300-350 тысяч населения. Они будут оснащены соответственно требованиям современной нейрохирургической помощи. Чтобы понять важность этого, достаточно навести следующие цифры. Если в нашем Институте смертность при тяжелейших коматозных состояниях после черепно-мозговой травмы не превышает 22–23%, то в непрофильных районных больницах она составляет до 75%.
Как вы считаете, эволюционирует ли головной мозг?
Сознание – это совокупность знаний, как говорили древнегреческие философы. В плане накопления знаний и осмысления информации мозг человека, несомненно, эволюционирует. Приведу пример из жизни: мой внук разбирается в современных мобильных устройствах значительно лучше, чем я, и схватывает на лету все, что с ними связано. Чем это объяснить? Видимо, его мозг более подготовлен к работе с техникой. Я использую мобильный телефон только по его прямому назначению, а внук задействует максимум его функций. Наши дети во многом способнее и восприимчивее к новой информации. Возможно, это и есть ответ на ваш вопрос.
