Новости
здоровья
Мнения
пользователей

Николай Сергиенко: «Мои научные начинания зарождались еще в детстве»

В Украине трудно найти специалиста, сделавшего для развития офтальмологии больше, чем профессор Николай Сергиенко. Он не только – автор ряда научных изобретений мирового значения, но и учитель целого поколения хирургов-офтальмологов. Николай Маркович родился в 1934 году в Славянске Донецкой области. Сегодня на его счету – более 500 научных трудов и около 60 патентов на изобретения, в числе которых – первая в мире модель аберометра и оригинальная конструкция искусственного хрусталика глаза. Доктор медицинских наук Николай Сергиенко и сейчас проводит сотни высококлассных глазных операций в год. В интервью порталу «health info» он рассказал о своем извилистом пути к офтальмологии и о том, с чего начинались его научные открытия.

Николай Маркович, когда Вы впервые испытали интерес к офтальмологии?

На самом деле все начиналось в 8-м классе школы, но не потому, что я хотел стать врачом. Дело в том, что в это время я заинтересовался изобретательством. Сначала изобретал вечные двигатели, и у меня они даже получались, хотя критики находили эти проекты безумными (смеется). В конце концов, я им поверил и переключился на создание других типов двигателей – вначале паровых, потом – двигателей внутреннего сгорания. Это были роторные двигатели, где поршень двигался по кольцу, и не было потери энергии. Когда взрослые инженеры выдели мои проекты, они признавали их вполне рациональными. Я мечтал поставить свои разработки на современные самолеты. Кем я мог стать? Я мог стать военным конструктором! Поэтому наметил себе поступить в военно-воздушную академию в Харькове. Но вдруг у меня обнаружили прогрессирующую близорукость – все планы разрушились. Зато с этого момента я стал наблюдать за своим зрением и заметил ряд феноменов, которые впоследствии легли в основу и кандидатской, и докторской диссертаций.

То есть, Ваши научные начинания в сфере офтальмологии – родом из юности?

Да, они зарождались еще в детстве, а будучи юношей, я уже нашел свой метод проверки степени близорукости и остроты зрения. Этим тонким способом я мог определить, что мое зрение ухудшается, в то время, как врачи, проверяя его традиционными методами, ухудшения не замечали. Впрочем, я не сразу осознал свой профессиональный путь, и упорно поступал в военно-воздушную академию. Я был медалистом и смог убедить приемную комиссию, что стану не летчиком, а конструктором. Пару недель даже был на казарменном режиме, но после первой же проверки состава абитуриентов меня выставили из вуза из-за слабого зрения. Я вспомнил, что мама советовала мне стать врачом, и сдал документы в Харьковский мединститут. И хотя я учился на педиатрическом факультете, свои наблюдения в сфере офтальмологии не забросил. Уже на шестом курсе выступил перед своими преподавателями с докладом «Новый способ определения рефракции, астигматизма и остроты зрения». Несмотря на несколько претенциозное название моей работы, никто не смог опровергнуть ее содержание.

Тем не менее, мои «мытарства» продолжались: меня распределили в Харцизск по специальности – педиатром. А я все настаивал, что хочу работать офтальмологом. В конце концов, мне показали на карте поселок Александровку. Сказали – «Поедете вот сюда». Я спрашиваю: «А там можно быть офтальмологом?» Отвечают: «Там кем хочешь можно быть» (смеется). В этом райцентре мне приходилось работать хирургом, отоларингологом и офтальмологом. Пока в 1960 году я не выступил с докладом на всесоюзном съезде изобретателей в области офтальмологии. В отчете о съезде были упомянуты три работы, включая и мою. После этого известный профессор Копп из Донецкого мединститута телеграммой вызвал меня в аспирантуру. Вот так я наконец-то стал офтальмологом.

Человеческий глаз является сложной оптической системой, поэтому мы не просим Вас объяснять научную суть своих изобретений. Но историю появления самых важных Ваших открытий узнать интересно. Например, тот же аберометр был мировой сенсацией…

Я начинал с изучения оптики и хорошо знал эту область. Докторскую диссертацию по этой теме защитил в 36 лет, и по ее материалам опубликовал 3 монографии. Мне удалось предложить свои революционные подходы, но они были опубликованы в русскоязычных изданиях, которые за рубежом не читали. Как-то в Киев приезжал доктор Бернхард Рассов из Гамбурга, директор единственной в Германии лаборатории оптики глаза. Когда я ему рассказывал о своих разработках, он сначала вообще не поверил, что такое возможно. Но в 1996 году через межправительственную организацию «Украинский Научно-Технологический Центр» был получен грант – с тем, чтобы на основе лазерных технологий военно-промышленного комплекса реализовать мою идею 60-х годов. Творческую группу возглавил профессор Василий Молебный. Через два года в Киеве был создан первый в мире аберометр – прибор, который измеряет оптическое несовершенство глаза с высочайшей точностью. (А в 60-х годах я это делал вручную.) Сейчас аберометры – стандарт мировой офтальмологии. Их уже существует около десяти моделей.

А как Вы пришли к разработке своей конструкции искусственного хрусталика?

Мне повезло, что я работал на кафедре офтальмологии Донецкого мединститута, где профессор Исидор Копп – ученик академика Владимира Филатова – создал мощную школу офтальмологической хирургии. Я десять лет там осваивал глазную хирургию, и когда в 36 лет стал доктором наук, уже умел делать многое. Позже на меня очень повлиял выдающийся офтальмолог Святослав Федоров, с которым мы были в дружеских отношениях. Это он впервые в СССР провёл операцию по замене хрусталика глаза. Разработкой искусственного хрусталика – интраокулярной линзы, которую имплантируют при катаракте – я заинтересовался благодаря Федорову. И в 1978 году, уже переехав в Киев, у себя на кухне я создал хрусталик оригинальной конструкции, который был лучше изобретенного Федоровым. Три года я делал эти интраокулярные линзы сам, потом правительство выделило финансирование, и на базе Института хирургии при поддержке его директора Александра Шалимова была создана научная группа. Мы наладили массовое производство хрусталиков, обучили специалистов по всей Украине. Количество случаев инвалидности по зрению в стране резко уменьшилось. Этот технологический прорыв сделал нас лидерами в Европе. Меня приглашали оперировать в другие страны для показательных операций. Я оперировал в Загребе, Белграде, Банье Луке, Будапеште. В 1988 году наша научная группа получила Государственную премию в области науки и техники Украины. А меня вскоре избрали член-корреспондентом Национальной Академии Наук Украины.

Известно, что Вы и сегодня работаете над усовершенствованием искусственного хрусталика. В каком направлении движется эта работа?

Начнем с того, что технология замены хрусталика в последнее время достигла фантастических успехов. Еще 20 лет назад после замены хрусталика больным приходилось лежать в палате по 7 – 10 дней. Современный стандарт – это пятнадцатиминутная операция, после которой глаза закапывают, больной встает и идет. Заметьте, хрусталик глаза – это линза диаметром почти сантиметр и толщиной в полсантиметра. Ее нужно удалить и поставить вместо нее искусственную линзу. И такая операция теперь делается через двухмиллиметровый надрез, без наложения швов. Но и это еще не то, что нам нужно! Дело в том, что современный искусственный хрусталик имеет фиксированную оптическую силу. С ним человек получает зрение старика – четко видит либо вдаль, либо вблизи и не может менять фокусировку, как здоровый юноша. Появление аккомодирующего хрусталика будет взятием последнего рубежа в хирургии катаракты. Все остальные проблемы уже решены.

И это возможно?

Ну, свой первый аккомодирующий хрусталик я изобрел еще 27 лет назад (смеется). Просто его очень трудно изготовить. Я до сих пор этим вопросом занимаюсь. Сейчас вот патентую последнюю разработку такого хрусталика. В экспериментальных условиях она хорошо работает, но трудно сказать, как будет работать в реальных. В мире существует десяток лабораторий, которые вкладывают сумасшедшие деньги в развитие подобных технологий, но пока ощутимых сдвигов нет. Хотя современная наука развивается невообразимыми темпами, и какие открытия в ней произойдут через десять-двадцать лет, никто не может даже представить.

Киевский Центр микрохирургии глаза создан благодаря Вам. С чего начиналась его история?

Я считаю создание этого Центра своим самым главным успехом. В последние годы в Центре делалось до 20 тысяч операций в год. За неделю через него проходило более 500 больных. Сегодня в силу ряда причин эти цифры пошли на спад, но наше учреждение остается ведущим в стране. А начиналось все так. В 80-х годах я был ведущим хирургом-офтальмологом в Украине. Понятное дело, что ко мне потоком шли пациенты. В 1986 году я оперировал сестру второго секретаря ЦК Компартии Украины Алексея Титаренко (он был вторым человеком в республике после Щербицкого). Титаренко был настоящим интеллигентом, очень уважал врачей, при этом имел железную волю. Его сестре я сделал операцию на обоих глазах, и он был настолько доволен результатом, что захотел нам чем-нибудь помочь. Я сказал тогда, что нам нужно новое помещение – мы ведь ютились на пятом этаже городской больницы №6, где было тесновато. Тем более что я прекрасно знал, сколько средств выделяется аналогичному центру Святослава Федорова в Москве. Титаренко сначала взялся за голову – новое помещение построить было сложно. Тогда я говорю: «Ну, давайте хотя бы не новое». Вот это здание, где мы сейчас находимся, на тот момент было аварийным и принадлежало клинике акушерства и гинекологии, а неподалеку для нее уже строилась новая клиника. Я указал на это здание, подлежащее капитальному ремонту – давайте, мол, нас сюда «поселим». Титаренко ответил что-то неопределенное и ушел. Вдруг через неделю меня вызывают в горсовет. Я прихожу туда, а там много людей в форме. Я думал, что ошибся помещением. Оказалось, что нет. Обычно для того, чтобы планировать объект, уходил целый год на согласование проекта. Но второй секретарь ЦК Титаренко вызвал всех специалистов одновременно, и за неделю проект был подписан, а деньги на реконструкцию и достройку здания выделены в полном объеме. Через два года, в 1988-м, мы открыли Центр микрохирургии глаза в этом здании.

Перейдем к современным проблемам. Скажите, меняется ли характер глазных болезней в последние десятилетия?

Мы изучали этот вопрос. Существенно в Украине ничего не изменилось, кроме того, что население постарело из-за падения рождаемости, и таким образом увеличился процент возрастных изменений органов зрения. Даже после Чернобыльской аварии серьезной вспышки глазных болезней не произошло, хотя известно, что сильная радиация среди прочего вызывает и катаракту – помутнение хрусталика.

Единственное, что можно отметить – это рост заболеваемости диабетом. А диабет, к сожалению, серьезно бьет по состоянию глаз. Он способен давать не только катаракту, которая сегодня успешно лечится, но и необратимые изменения в сетчатой оболочке, и вторичную глаукому, ведущую к полной слепоте. Таких больных очень много. У нас в Центре есть витреоретинальное и лазерное отделения, которые занимаются подобными осложнениями.

Ну а как обстоят дела с профессиональными проблемами зрения – скажем, у компьютерных программистов?

Таких доказанных профессиональных заболеваний я не могу назвать. Другое дело, что если программист сидит перед экраном по 8 часов без отрыва, он грубо нарушает элементарную гигиену зрительной работы. И экран тут ни при чем. Если даже книжку читать в таком режиме, будет нагрузка на зрение и могут появиться жалобы на дискомфорт. Есть же нормы зрительной работы. Как в школе: на 40-45 минут напряжения – 15 минут отдыха.

Треть населения планеты страдает близорукостью. Как сегодняшняя наука рассматривает эту проблему?

Я сам близорук, поэтому эта тема для меня близка. Есть мнение, что близорукость средней степени (до 3 диоптрий) является не болезнью, а скорее адаптацией глаза к внешней среде. Когда человек с нормальным зрением много читает, он напрягает аккомодационный аппарат глаза. А человек со средней близорукостью во время чтения чувствует себя комфортно без напряжения аккомодации. Настоящей проблемой является близорукость высокой степени – выше 6 диоптрий. Она связана с растяжением глаза, истончением его тканей. Ткани могут рваться, тогда происходит тяжелое осложнение на глазном дне.

Нужна ли глазам защита от яркого солнца? Как Вы относитесь к затемненным очкам?

Лично я затемненными очками не пользуюсь. Считаю, что это скорее мода, чем необходимость. Вреда от этого аксессуара нет. А вот цвет очков может давать определенный эффект. Например, зеленые очки снижают внутриглазное давление у глаукомных больных.

Глаукома – одна из опаснейших глазных болезней. Есть ли в Украине система своевременного ее диагностирования?

В нашей стране это как раз большая проблема. Глаукомой болеют от 1,5% до 2% людей старше 40 лет, и если вовремя не обнаружить болезнь, она ведет к необратимой слепоте. Есть разные способы ее диагностики, но самым главным из них остается измерение внутриглазного давления. А его у нас на системном уровне не меряют. Старая советская система сломана – фельдшерские пункты, которые раньше занимались этим делом, отсутствуют. Глазных врачей поликлиник никто не контролирует. Частные клиники тоже не занимаются этим вопросом. В результате, к нам приходят уже полуслепые или слепые люди – не только из сел, а даже из Киева. Это при том, что технология измерения давления не является дорогостоящей. Проблема упирается только в организацию глаукомной службы. В государственных поликлиниках нужен жесткий контроль диагностики глаукомы. А частным клиникам не следует выдавать лицензии, если они не занимаются измерением внутриглазного давления.

Нужно отметить, что способы лечения глаукомы прогрессируют – есть новые эффективные препараты, современные хирургические методы. Но надо же вовремя поставить диагноз! Коварство этой болезни еще и в том, что она может протекать без симптомов. Больной может не чувствовать повышенного внутриглазного давления, оказывающего губительное действие на зрительный нерв. Помню, нашим пациентом был один профессор-хирург, который так заработался, что не заметил, как ослеп на один глаз.

Вы и сейчас продолжаете оперировать. Не устали от этой работы?

Нет. Хотя раньше я делал по 700-800 операций в год, а теперь – до 200, но мне и сейчас доверяют самые сложные операции. То есть, технически я держу надлежащий уровень.  Операционная очень мобилизует. Там забываешь обо всем на свете. Конечно, важно иметь хороших помощников, профессиональную команду. И она, к счастью, есть.