Как жить легче: учимся у французских скульпторов и психоаналитиков

Прежде чем действовать, надо переключиться на «режим приема». Но стать не как кресло, которое принимает ваше тело, а как антенна, которая принимает радиоволны. От вас зависит, как вы расположите эту антенну, чтобы как следует поймать все сигналы в пределах досягаемости. В любой непонятной ситуации настраивайте антенну. То есть занимайте удобное положение в кресле. 

Строго говоря, вам даже делать ничего не нужно: пусть оно найдется само собой. Оно, это положение, может быть продиктовано только вашим собственным телом — никакие чужие приказы тут не работают. Может быть, вы нащупаете его легко — или, может быть, вообще не нащупаете. Одно можно сказать наверняка: никто не может к этому вас принудить. Поэтому не спешите.

Если вы открыли эту книгу в надежде найти способ, как облегчить себе жизнь, начните воплощать эту мечту о легкости прямо сейчас, не откладывая. Доверьтесь своему телу. Пусть оно делает то, что ему нужно. Отпустите его, отпустите себя. Это необходимое условие для любых подлинных изменений. Чтобы избежать трудностей, надо перестать сопротивляться. Легкость достигается легко — просто дайте ей шанс.

Это первое, чему вы учитесь. В правильном положении легче дышится, суставы не перенапрягаются, энергия циркулирует как надо, и даже состояние покоя — это уже действие. Как-то я рассказал о сути этой книги своему другу Алексису, математику. Он специализируется на времени, занимается йогой и тай-чи — и тут же принялся рассказывать мне о Франсуа Рустане, неординарном психоаналитике, ученике известнейшего фрейдиста Жака Лакана. Несколькими годами ранее он отошел от традиционного психоанализа — скажем так, «устного» — и начал применять гипноз в качестве психотерапевтического метода.

Но не такой гипноз, как в кино, когда человек становится жертвой манипуляции, не осознавая того, а потом не может ничего вспомнить. Нет, гипноз — это лишь рекомендация, и только от вас зависит, следовать ей или нет. Нормальный гипноз — это когда вам говорят: «Разрешите себе принять удобное положение» (а не «Сядьте…» или «Лягте…» в приказном порядке). И, конечно, гипноз не имеет ничего общего с агрессивными методами некоторых приверженцев когнитивно-поведенческой терапии, когда человека буквально заставляют придерживаться именно тех моделей поведения, которые его пугают, чтобы (якобы) избавить его от страха. 

Можно подумать, достаточно заново прожить и пережить свой страх, чтобы заставить его уйти. Можно подумать, вы сумеете измотать и прогнать страх, испытывая его раз за разом. Это не так. Как правило, от этого страх только усиливается, укрепляется внутри и обретает новую форму — боязнь страха.

Страх всегда опережает свой объект. Юбер Гренье, мой преподаватель философии в лицее Людовика Великого, приводил в пример отношение автомобилистов к площади Звезды в Париже (12 прямых проспектов, одна огромная кольцевая развязка, разметка абсолютно бессмысленна, а плотный поток машин движется вокруг Триумфальной арки). Стоит лишь вообразить — и сразу страшно. Причем, как водится, страшно заранее, пока мы еще не попали в эту ситуацию. А когда попадаем, просто выкручиваемся из нее как можем.

От страха избавляет действие. Вот почему нет необходимости заставлять себя садиться в самолет (или, например, играть в авиасимулятор), если вы боитесь летать, или прыгать в бассейн, если вы боитесь плавать. Многократное прохождение испытания не избавит от фобии. Все, что нужно для этого сделать здесь и сейчас, сидя в кресле, — занять желаемое положение, говорит Франсуа Рустан. А единственное желаемое положение — то, в котором комфортно. Но учтите: хоть для комфорта и необходима релаксация, подлинный комфорт ею не ограничивается.

Комфортное положение — то, в котором вы не просто расслаблены: все ваши конечности и органы должны быть мобилизованы. Вы должны чувствовать, что все суставы гнутся, что энергия бесперебойно циркулирует, будто дуновение ветра, летящее от головы к ногам и обратно.

Конечно, тело всегда самое настоящее и единственно возможное. Но если тело открыто для любого расклада (другими словами, человек не пытается ничего предвидеть, чтобы быть в состоянии адаптироваться к любому развитию событий), оно становится «возможным», готовым ко всему.

Оно распоряжается собой предельно непринужденно, не позволяя мыслям мешать чувствам. Расслабление не противоположно действию — напротив, это необходимое требование для того, чтобы тело стало «возможным». Если вы хотите действовать, надо уметь полностью расслабиться — и уже из этого состояния действие может вспыхнуть молнией. Как ни странно, расслабление в этом случае действует как пружина. Чем лучше мы расслабляемся, тем более сосредоточенным и интенсивным будет действие.

Релаксация в этом случае становится высвобождением, она позволяет энергии накапливаться и циркулировать. От фобий лечатся комфортом, а не страданиями. Тело не только не обмякает от комфорта, но и, напротив, становится свободным, не готовым ни к чему конкретно — и, таким образом, готовым ко всему и сразу. Когда тело спокойно, энергия «циркулирует непрерывно, как дыхание». Это главный тезис, очевидный, пусть и парадоксальный: в расслабленном теле больше энергии, чем в напряженном.

Прежде чем мы пойдем дальше, я спрошу: как вы представляете себе энергию? Какой образ она вызывает в сознании? Перед вашим мысленным взором встают накачанные напряженные мышцы (например, бицепсы бодибилдера или боксера-тяжеловеса) или стройный силуэт бегуна на длинные дистанции с его плавными движениями? Чтобы выбрать было легче, предлагаю вместе с Огюстом Роденом пройтись по его частной коллекции.

Произведение, которым он больше всего гордится, — это греческая статуя Геракла, героя, обладавшего легендарной силой и совершившего всем известные подвигов. Каким вы его видите? Супергероем с огромными ручищами, ножищами и грудными мышцами? Вы ошибаетесь.

«Он совсем не похож на знаменитого Геркулеса Фарнезского, — удивлялся художественный критик Поль Гзель. — Статуя удивительно элегантна. Туловище и конечности полубога, юного и гордого, отличаются чрезвычайной утонченностью». Сила роденовского Геракла не в массивности, а в легкости и стройности. У него телосложение бегуна на длинные дистанции, а не спринтера на стероидах. Иначе как бы он поймал керинейскую лань с медными копытами? Да, его тело кажется крепким, но это впечатление создается не раздутыми мышцами, а гармоничными пропорциями. «Сила часто сочетается с изяществом, — как-то заметил сам скульптор, — и истинное изящество сильно».

Родену потребовалось некоторое время, чтобы осмыслить этот парадокс. В молодости он путал силу с усилием: «Я до тридцатипятилетнего возраста не осмеливался сойти с этого ложного пути, не годящегося для скульптора. Мне всегда хотелось делать нечто крепкое, мощное, но, как я ни старался, скульптуры вечно выглядели маленькими и безжизненными. Я понимал это, но ничего не мог поделать. Продолжая ваять как раньше, я чувствовал, что это неправильно». 

В конце г. Роден, который уже несколько месяцев отчаянно пытался спасти скульптуру, позже названную «Бронзовый век», вдруг решил отправиться в Италию — сначала пешком, а потом на поезде, — чтобы увидеть шедевры Микеланджело. Всего за несколько дней Рим и Флоренция перевернули жизнь Родена и избавили его от академизма. 

И в естественных статуях Микеланджело Роден сразу же увидел то, что тщетно искал долгие годы, следуя навязанным правилам. Доказательство, что нужно всего лишь следовать природе (и что это не так уж и сложно), было прямо перед глазами. Но ему пришлось съездить в Рим, чтобы осознать то, что, по его собственным словам, он мог осознать в Париже — да и где бы то ни было.

Через несколько лет, став уже признанным мастером, Роден, ничуть не утративший восхищения Микеланджело как скульптором, выразил глубокие сомнения относительно смысла работ великого предшественника. Вопрос в положении тела. Если мы возьмем греческие мраморные скульптуры, например работы Фидия, то увидим, что там все гармонично и гибко: тела находятся в равновесии и покое, никаких усилий не заметно.

Так Роден описывает одну из скульптур: она имеет четыре направления, «которые запускают очень нежную волну по всему телу». И далее: «Впечатление безмятежного очарования создается еще и вертикальностью самой фигуры. Линия проходит через середину шеи до внутренней части лодыжки левой ноги, на которую приходится весь вес тела. Другая нога, наоборот, свободна: она касается земли только кончиками пальцев, всего лишь создавая дополнительную точку опоры. Если ее поднять, равновесие тела не нарушится».

Это «поза, полная самоотверженности и грации», а то, как движение плеч сбалансировано движением бедер, «добавляет еще больше безмятежной элегантности». 

Встаньте. Перенесите вес тела на левую ногу, а правую выставьте вперед, касаясь пола носком стопы. Одну руку положите на бедро, а вторая пусть свободно свисает. Голова должна быть естественным образом наклонена в сторону. Грудная клетка должна быть открыта — пусть на нее будет направлена вся сила света. Это положение покоя, одновременно беспечное и сосредоточенное, — квинтэссенция искусства древности, которое сводится к «радости жизни, спокойствию, изяществу, равновесию, разуму».

А теперь давайте перейдем на темную сторону. Я предлагаю вам принять положение скульптуры Микеланджело. Сядьте. Ноги, сжатые вместе, поверните в одну сторону, а верхнюю часть туловища — в другую. Наклонитесь вперед, будто собираетесь что-то поднять. Одну руку согните и прижмите к телу, а другую заведите за голову. 

Если вы можете посмотреть в зеркало, не поворачиваясь дальше, то увидите, что ваша поза выражает как чрезвычайную силу, так и «странное чувство усилий и мучений». Перпендикуляр «проходит не вдоль одной ноги, а между ними: таким образом, две ноги удерживают туловище, а это и есть усилие». Вместо четырех плоскостей теперь только две: одна отвечает за верхнюю часть тела, другая (направленная в противоположную сторону) — за нижнюю. 

Это придает позе ощущение как грубой силы, так и скованности и создает поразительный контраст со спокойствием древности. Обе ноги согнуты, но они, похоже, не отдыхают, а работают. Концентрация усилий прижимает ноги друг к другу, а руки — к телу и голове. Так исчезает пространство между конечностями и туловищем. 

Кроме того, ваша поза напоминает букву S, что характерно для всех средневековых статуй. В ней читаются напряжение и печаль, она выражает страдание и зачастую недовольство жизнью. Такая фигура — «это и сидящая Богородица, склонившаяся к Младенцу, и распятый Христос с согнутыми ногами и торсом, наклоненным к человечеству, чьи грехи должны искупить Его страдания, и Mater dolorosa над телом Сына». Из-за того, что туловище выгнуто вперед (в то время как в классическом искусстве оно было бы отведено назад), образуются очень резкие, акцентированные тени во впадинах груди и под ногами.

«Если коротко, то самый могущественный гений современности прославлял эпоху теней, в то время как древние воспевали эпоху света, — объясняет Роден. — Статуи Микеланджело выражают болезненное замыкание существа на себе, его тревожную энергию, волю к действию без надежды на успех и, наконец, запредельные страдания, вызванные несбыточными стремлениями».

Микеланджело, измученный меланхолией, — последний и величайший готический художник. Его любимые темы — те, которые обозначил Роден: «глубина человеческой души, святость усилия и страдания». В статуях итальянского мастера, замечает Роден, есть «строгое величие». И тут же добавляет: «Но презрение Микеланджело к жизни я одобрить не могу. Лично я постоянно стараюсь сделать мое видение природы более спокойным. Мы должны всегда стремиться к безмятежности, ведь наш христианский страх непостижимого никуда не денется».

Вы пойдете навстречу жизни или прочь от нее? Все зависит от того, с чего вы начинаете — с грации или с усилия. Если хотите увидеть комбинацию того и другого, взгляните на Венеру Милосскую, которую Роден называет «чудом из чудес»: «Изысканный ритм, но также и задумчивость, поскольку здесь уже нет выпуклой формы — напротив, туловище богини слегка наклонено вперед, как в христианской скульптуре. Но ни тревоги, ни мучений здесь нет. На этот шедевр мастера вдохновило лучшее, что было в античном искусстве: чувственность, контролируемая сдержанностью, и любовь к жизни, управляемая разумом».

Теперь, когда сам Роден объяснил нам значение положения тела, вернемся в кресло — так, как учил бы Франсуа Рустан. Сможете ли вы сохранить в своей позе немного той самой любви к жизни и греческой чувственности? Попробуйте. Как только вы нашли подходящее положение, снова спросите себя: как вы представляете энергию?

Она накапливается в резервуаре, а затем потребляется, как бензин? Или она сжимается, а затем выпускается, как пар? Или, может быть, она постоянно циркулирует, как электрический ток или жидкость, — или, возвращаясь к образу Рустана, как «дуновение»? Энергия — то, что вы сами производите, то, что проходит сквозь вас, или то, что существует за пределами тела?

Казалось бы, мелочь — но это очень важно. То, как вы воспринимаете энергию, определяет все, потому что от этого представления зависит, активизируетесь вы или нет, сможете легко восстановить силы или нет. Одним словом, ваше воображение — это основа вашей жизни. Оно формирует образ тела и структуру взаимообмена между вами и миром.

Представляя энергию в определенном состоянии (жидком, твердом или газообразном), вы получаете доступ к разным ее типам. Если вы думаете об энергии как об индивидуальном резервуаре с топливом при двигателе внутреннего сгорания, вам придется искать дополнительные источники для пополнения запаса.

Если представить энергию как стихию, подобную морю, то ритм в вашем воображении возьмет верх над количеством. Благодаря этому вы постепенно начнете сживаться с идеей о том, что энергию можно восстанавливать без усилий. Она как волны: есть прилив и отлив, и это вечный цикл. Если же энергия — это дуновение, то для ее восстановления нужно просто сделать вдох. А чтобы очистить легкие и позволить энергии обновиться, надо старательно выдохнуть — как будто вы открываете окно, чтобы проветрить комнату.

Так что разберитесь со своими представлениями об энергии и на себе проверьте идею Франсуа Рустана: вместо того чтобы думать об энергии с точки зрения напряжения и взрыва, поэкспериментируйте со свободно циркулирующим воздухом.

Боги ветра всегда были самыми могущественными, хотя не прилагали никаких видимых усилий. Эол сильнее повлиял на жизнь Одиссея, чем Посейдон или Зевс. Энергия — как дыхание, как море, как молния: какой бы образ вы ни выбрали, испытайте его — искренне, в чем-то даже наивно. Пусть эти образы поселятся у вас внутри. Основательно протестируйте их, словно новую машину на трассе без ограничений скорости. 

Ищите образ, который для вас удобен. Комфорт — залог успеха этого метода. Это и точка отправления, и точка прибытия: вы избавляетесь от фобий опосредованно, даже не задумываясь об этом. Проблема решается, поскольку растворяется в чем-то несоизмеримо большем, чем она сама, — или просто исчезает.

А гипноз, объясняет Франсуа Рустан, есть не что иное, как «практика искусства действия, которая могла бы излечить нас от многих выдуманных болезней». Вот как он сам объясняет свою позицию: «Если при гипнозе проблемы решаются как по волшебству, то лишь потому, что человеку нужно было с ними столкнуться и действовать, а не мучить себя размышлениями о них».

Естественно, я не могу вас загипнотизировать: вы всего лишь читаете мою книгу. Но цель гипноза — вызвать состояние, в котором нет ничего иллюзорного или искусственного и которое позволяет с поразительной легкостью решать проблемы, которые раньше казались нам непреодолимыми. Ничто не мешает нам самостоятельно погрузиться в такое состояние (более постепенно, чем при гипнозе) или хотя бы мельком увидеть его и понять принципы. Первый из этих принципов — перестать думать.